ПЕСНЬ О ВЕЩЕМ ОЛЕГЕ

Как ныне сбирается вещий Олег
Щита прибивать на ворота,
Как вдруг подбегает к нему человек -
И ну шепелявить чего-то.
"Эй, князь, - говорит ни с того ни с сего, -
Ведь примешь ты смерть от коня своего!"

Но только собрался идти он на вы -
Отмщать неразумным хазарам,
Как вдруг прибежали седые волхвы,
К тому же разя перегаром, -
И говорят ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего.

"Да кто ж вы такие, откуда взялись?!-
Дружина взялась за нагайки, -
Напился, старик, - так иди похмелись,
И неча рассказывать байки
И говорить ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!"

Ну, в общем, они не сносили голов, -
Шутить не могите с князьями!-
И долго дружина топтала волхвов
Своими гнедыми конями:
Ишь, говорят ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!

А вещий Олег свою линию гнул,
Да так, что никто и не пикнул, -
Он только однажды волхвов вспомянул,
И то - саркастически хмыкнул:
Ну надо ж - болтать ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!

"А вот он, мой конь - на века опочил, -
Один только череп остался!."
Олег преспокойно стопу возложил -
И тут же на месте скончался:
Злая гадюка кусила его -
И принял он смерть от коня своего.

...Каждый волхвов покарать норовит, -
А нет бы - послушаться, правда?
Олег бы послушал - еще один щит
Прибил бы к вратам Цареграда.
Волхвы-то сказали с того и с сего,
Что примет он смерть от коня своего!

                                  КИНЖАЛ

Лемносский бог тебя сковал
     Для рук бессмертной Немезиды,
Свободы тайный страж, карающий кинжал,
Последний судия позора и обиды.
Где Зевса гром молчит, где дремлет меч закона,
    Свершитель ты проклятий и надежд,
     Ты кроешься под сенью трона,
     Под блеском праздничных одежд.
    Как адский луч, как молния богов,
Немое лезвие злодею в очи блещет,
     И, озираясь, он трепещет,
        Среди своих пиров.
Везде его найдет удар нежданный твой:
На суше, на морях, во храме, под шатрами,
     За потаенными замками,
     На ложе сна, в семье родной.
Шумит под Кесарем заветный Рубикон,
Державный Рим упал, главой поник закон;
     Но Брут восстал вольнолюбивый:
Ты Кесаря сразил — и, мертв, объемлет он
     Помпея мрамор горделивый.
Исчадье мятежей подъемлет злобный крик:
     Презренный, мрачный и кровавый,
     Над трупом вольности безглавой
     Палач уродливый возник.
Апостол гибели, усталому Аиду
     Перстом он жертвы назначал,
     Но вышний суд ему послал
     Тебя и деву Эвмениду.
О юный праведник, избранник роковой,
     О Занд, твой век угас на плахе;
     Но добродетели святой
     Остался глас в казненном прахе.
В твоей Германии ты вечной тенью стал,
     Грозя бедой преступной силе —
     И на торжественной могиле
     Горит без надписи кинжал.

МУЗА

В младенчестве моем она меня любила
И семиствольную цевницу мне вручила.
Она внимала мне с улыбкой — и слегка,
По звонким скважинам пустого тростника,
Уже наигрывал я слабыми перстами
И гимны важные, внушенные богами,
И песни мирные фригийских пастухов.
С утра до вечера в немой тени дубов
Прилежно я внимал урокам девы тайной,
И, радуя меня наградою случайной,
Откинув локоны от милого чела,
Сама из рук моих свирель она брала.
Тростник был оживлен божественным дыханьем
И сердце наполнял святым очарованье.

ДЕМОН

В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия —
И взоры дев, и шум дубровы,
И ночью пенье соловья, —
Когда возвышенные чувства,
Свобода, слава и любовь
И вдохновенные искусства
Так сильно волновали кровь, —
Часы надежд и наслаждений
Тоской внезапной осеня,
Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня.
Печальны были наши встречи:
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.